Тюрьма в Канаде: история одного тюремного срока
Каково это провести время за решеткой в Канаде? Насколько опасна канадская тюрьма? Издание Vice.com подготовило материал о заключенном, который рассказал обо всей культуре в канадской тюрьме.
«Я слышал много ужасного про тюрьму. В телепередачах, фильмах и новостях рассказывали о беспределе, унижениях на расовой почве и сексуальном насилии, которые происходят за тюремными стенами. Я выслушал немало советов о том, как выжить в тюрьме.
Некоторые советовали выбрать самого большого громилу в блоке и затеять с ним драку. Другие, напротив, рекомендовали быть тише травы и заниматься своими делами. В случае чего, обратиться к администрации за защитой. Но в любом случае, говорили все – не роняй мыло.
Срок более двух лет в Канаде означает заключение в федеральной тюрьме, поэтому я испугался, узнав от адвоката, что мне светят два года. Мне было 24 года, во мне 1,75 м роста и вес чуть более 70 кг, и в целом я очень кроткий человек. Я не знал, как я смогу продержаться эти два года в тюряге. Власти предложили мне сотрудничество, но я отказался, потому что главное правило – не стучать.
Двенадцать месяцев я провел в предварительном заключении в Центре Элгина-Миддлсекса (EMDC). Власти говорили, полиция все еще ищет других фигурантов, и что я могу помешать расследованию.
За год, что я провел там, EMDC оказался в центре громкого дела с групповым иском (я был одним из заявителей) против плохих условий жизни и нарушения гражданских прав.
В течение первых четырех недель там я изо дня в день сидел в одном и том же месте и смотрел на отражение в окошке на двери камеры, чтобы никто не подкрался ко мне сзади. Наверное, я выглядел туповатым темнокожим парнем, который попался на мелком преступлении. Со мной никто не говорил, только поглядывали, наверное, примериваясь, смогут ли они поколотить меня. Это продолжалось до тех пор, пока сокамерники не узнали, что я сижу за вторжение в дом предполагаемого торговца наркотиками, и что мне в любом случае светит срок от двух лет.
Тогда меня взяли под крыло те, кто не первый раз был в отсидке. Я был спокоен и вежлив и не участвовал ни в чьем бизнесе, поэтому они хорошо относились ко мне. Они сказали мне, что в тюрьме не насилуют, потому что «западло», хотя жертва насилия тоже может быть избита. От них я узнал, что «тяжелых» («heavies» — так в тюрьме называют задир и хулиганов) обламывают в тюряге, потому что никто не будет терпеть их. Они посоветовали мне быть предельно уважительным к пожизненно заключенным, потому что им нечего терять, но и не стоит доверять им по той же самой причине. Они посоветовали мне не наживать себе неприятностей, тогда срок пройдет незаметно.
Они особо напирали на то, что даже короткий срок – это не шутка, поскольку проходить он будет среди реально опасных людей. Мне нужно крепко стоять на ногах и не давать себя в обиду. Они рекомендовали мне избегать политических споров, наркотиков и азартных игр, потому что в результате можно нарваться на нож.
Я попытался отбиться от предъявленных мне обвинений, но проиграл, и в итоге приговор был не два года, а пять.
ПО ТЕМЕ: Как стать полицейским в Канаде: что для этого нужно?
В тот день, когда сотрудники EMDC сообщили мне, чтобы я упаковал свои шмотки, я занервничал. Я уже привык к своей камере и занимал в ней почетное второе место к тому времени. Мне уже не приходилось спрашивать разрешения на пользование телефоном, и я мог получить добавку, если бы захотел. Все знали как меня звать и какая у меня семья. Все знали, что я надежный человек. Сотрудники тюрьмы считали меня везунчиком, потому что я никогда обращался за защитой, ни просил перевести меня в другую камеру, но при этом мне никогда не пришлось прибегать к силе
Поэтому, когда я попал в Millhaven Institution’s Assessment Unit в Бат, Онтарио, то почувствовал, что придется начинать все с начала. Это можно сравнить с культурным шоком.
Мою татуировку сфотографировали и отправили сотруднику службы безопасности для поиска преступных связей. Меня попросили записать любые экстренные контакты, которые могут понадобиться. С меня сразу удержали 80 долларов «до освобождения», но я уже был готов к этому, потому что отсидевшие товарищи просветили, что эти деньги будут использованы в случае моей смерти в тюрьме.
Когда меня вели по широкому коридору к моей новой камере, я видел надзирателей с винтовками за пуленепробиваемым стеклом с маленькими бойницами. По обеим сторонам коридора были стальные электрические раздвижные двери. Комната надзирателей тоже с бойницами в стекле напомнила мне тир.
Мне сказали, что здесь специально так все устроено, чтобы нащупать, на чем зек может сломаться, и таким образом определить уровень его опасности. Каждый день 22 часа я был заперт со своими сокамерниками. Раз в два дня нам давали 20 минут на то, чтобы сходить в души или поговорить по телефону. Но делать это одновременно 40 парням несподручно.
Также каждый день дается полтора часа для прогулки. В течение недели у нас были ночные прогулки, но до этого я почти год не был на улице вечером, поэтому я почти никогда не упускал своего шанса. Когда я в первый раз отправился во двор в Миллхейвене (в субботу – поэтому нам дали прогулку утром), я чувствовал себя слегка агорафобом. В EMDC в восьмиугольный бетонный двор в центре тюрьмы одновременно выпускали только 60 заключенных. Здесь, в Миллхейвене, я впервые за 12 месяцев ступил на траву в окружении сотен других заключенных. Я встретил некоторых людей из EMDC, которые меня знали, и снова почувствовал себя нормально.
В камере можно было открывать окно – и в первый же вечер, я написал своей матери, что могу слышать кузнечиков. Около койки есть индивидуальный светильник и можно иметь телевизор в камере. Почти каждый день я просто лежал на своей койке, писал свои заметки и смотрел телевизор.
Millhaven — это не просто тюрьма, где оценивают уровень опасности заключенных, это также учреждение, в котором сидят особо опасные преступники. На J-Unit – отделении строгого режима для больших сроков в Миллхейвене – беспорядки происходили почти каждую неделю, и я чувствовал запах слезоточивого газа, просачивающегося через вентиляционные отверстия. Каждое утро в пятницу я просыпался под звуки выстрелов на стрельбище.
Через три месяца меня классифицировали для общего режима и одобрили размещение в Fenbrook — одном из лучших учреждений в Онтарио. Из того, что я слышал, эта тюрьма общего режима больше напоминала учреждение с минимальной изоляцией.
Когда мне сказали, чтобы я паковал свое барахло, я снова занервничал, потому что мне было удобно там, и опять приходилось начинать все заново.
Но мне было интересно узнать, что будет дальше. Три месяца мне разрешалось выходить из камеры, чтобы принять душ и пройти по круг против часовой стрелки во дворе. Еще меня выпускали за едой или чтобы пообщаться с тюремным персоналом всякого рода.
Мне выдали несколько стопок бумаг, где был подробно описан почти каждый аспект моей жизни и дан рейтинг для определения моего уровня безопасности. Про меня было известно все: кто я, с кем я общался, и чего я хотел и что мне нужно. Меня спросили, хочу ли я держать бумаги при себе или положить их на хранение, и я решил оставить их себе. Отчасти потому, что я был поражен функциональностью системы, но, главным образом, поскольку эти «документы» были доказательством для любого сокамерника, с которым я мог столкнуться, что я не был крысой, не замаран жестоким обращением с детьми или сексуальным преступлением.
Провинциальная тюрьма в Онтарио больше похожа на альтернативное общество, живущее на окраинах канадских городов, отличающееся от гражданской или военной жизни.
Мне казалось, что самая тяжелая часть моего срока закончилась. И я был бы идиотом, если бы совершил что-нибудь, что ужесточило бы мой дальнейший срок переводом в худшую тюрьму или на строгий режим в J-Unit.»
Продолжение скоро…
ПО ТЕМЕ: Уровень преступности в Канаде поднялся впервые за 10 лет
